Выставка Петра I и загадочный экскурсовод Никак

В Москве открылась уникальная выставка "Пётр. Первый. Коллекционер, исследователь, художник". Фото: АГН Москва

В прошлую пятницу меня позвали на выставку ништяков Петра Первого. Она называлась "Пётр. Первый. Коллекционер, исследователь, художник". И я пошел с радостью и вприпрыжку. Там ничего не изменилось. Военные в шапках из седого каракуля проверяли паспорта. В Успенской звоннице царил загадочный полумрак. Елена Юрьевна Гагарина такая же красивая. Журналистов, как всегда, много.

Из всего наследия Петра журналистов пуще прочего взволновали китайские механические игрушки. До выставки все представители СМИ полагали, что Петр прорубил окно в Европу. На выставке оказалось, что погреб на восток - тоже. Китайские работницы СМИ махали микрофонами возле заводного корабля с матросами. Просили кураторов дать комментарий возле принцессы на птице феникс. Расспрашивали о тайнах колдуна Брюса, познакомившего Петра с китайщиной и о тесном контакте Петра I с китайским императором Консе.

Заводная китайская игрушка богини на птице Феникс.

Фото: Сергей СЕЛЕДКИН

Все комментаторы, кураторы и люди, причастные к выставке, были уже разобраны. Мне ничего не досталось.

Я отвернулся от торжествующих журналистов и сделал вид, что мне очень интересно смотреть на перламутровую раковину на ножке, по краю которой красовалась какая-то надпись. И вдруг из темноты звонницы материализовалась тетенька. Невысокого роста, взъерошенная, с очками на веревочке. Она была крайне затейливо одета. Не ручаюсь, но, кажется, на ней были салоп, кашне, фижмы, шлейф и накидка в несколько слоев из дорогих тканей с золотой искрой. Несмотря на женский пол и отсутствие трости, чем-то она неуловимо напоминала доктора Хауса.

Кубок из раковины "шумовая голова".

Фото: Сергей СЕЛЕДКИН

- Даже не смотрите, все равно ничего не поймете, - сказала интересная женщина, имея в виду то ли себя, то ли витрину. - Это раковина "шумовая голова". Из нее Петр выпил в одном богатом голландском доме. Хозяин дома потом сделал надпись, что из этой раковины царь первым напился. Но в музее, понятное дело, вам про это никто не расскажет.

У меня зашумело в голове, реальность дрогнула.

- А это что? - ткнул я в витрину, где лежала какая-то ржавая загогулина, кусок выцветшего полотна и узбекская тарелка.

- О! - мечтательно закатила глаза женщина. - Это же ключи от Дербента! 23 августа 1722 года... Жара страшная была! Петру даже пришлось побрить голову наголо. Благодарные жители Дербента преподнесли ему эти ключи вот на этом подносе, вот на этой ткани. Уж как мы плакали, когда выставляли! Это драгоценнейшая серебряная парча, только посмотрите, какие здесь турецкие гвоздики! А ирисы, видите ирисы!

Ключ от города Дербента.

Фото: Сергей СЕЛЕДКИН

Я только открыл рот, чтобы сказать, что не вижу ничего и ткань за триста лет выцвела, как белый экран, но слова застряли в горле.

Под взглядом, усиленным очками, выцветший кусок материи, где только что не было ничего, - заискрился пером жар-птицы и на нем вспыхнули ослепительно яркие красные и синие цветы.

Я зажмурился.

Мы двинулись дальше. Возле каждого экспоната чудесная спутница рассказывала нечто доселе неведомое. Про то, что вон тот обрывок лоскутного ковра - не ковер вовсе, а погребальная попона, на которой несли гроб Императора. ("Запомните ее. Она выставляется впервые"). И что вон тот красивый чайник как из "Икеи" - никакой не чайник, а дефицитный стеклянный термос, который Петр выпросил у датского принца Федерика. ("Петр обожал выпрашивать подарки"). А слон на термосе - не индийский и не африканский, а самый настоящий датский.

Погребальная материя.

Фото: Сергей СЕЛЕДКИН

- Такие бывают? - не удержался я.

- Датский слон - символ династии! - строго ответствовала попутчица. - Вы, конечно, знаете, что датская династия - самая приличная в мире? Она не прерывалась и восходит к этому самому, как его, забыла.

Стеклянный сосуд-холодильник, взятый Петром у датского короля Федерика IV.

Фото: Сергей СЕЛЕДКИН

- Гамлету? - предположил я.

В глазах экскурсовода промелькнула искра одобрения.

Надо сказать, что фигура загадочной рассказчицы привлекла внимание не только меня, но и других журналистов. Они то и дело пытались прибиться к нам. Однако тщетно. Для каждого работника СМИ моя спутница проводила проверку, притворно забывая очевидные вещи.

- Это эскиз памятника Петру работы Растрелли. Потом в Петербурге поставили другой памятник. Я забыла, чей.

- Ага, - ответила присоседившаяся журналистка.

- Неважно, - ответил присоседившийся журналист.

- Фальконе! - ответил я прямо как Сережа-молодец. И этим спасся.

Журналистка "Ага" покинула наше сообщество спустя три секунды,в тот момент, когда мы подошли к токарному станку Петра Первого.

Токарный станок Петра.

Фото: Сергей СЕЛЕДКИН

- Знаете, что мне не нравится больше всего? - спросила экскурсовод у журналистки "Ага". - Больше всего мне не нравится, когда мне гундят в ухо. Я так сосредоточится не могу. Все думаю, как же вы интервью берете, если никогда рот не закрываете и все не по делу?

"Аги" не стало. Еще через три секунды пришел черед дяденьки "Неважно".

- Вот на этом кувшине написано, что он для вина. Но это же кумган, кувшин для подмываний, - решил поумничать журналист.

Золотой сосуд для вина.

Фото: Сергей СЕЛЕДКИН

- У них на востоке этот сосуд мог использоваться как угодно. А у нас - для вина, - отрезала экскурсовод. - А вообще - рассказывайте сами. Я с интересом послушаю.

Она замолчала, скрестив руки на груди. Воцарилась долгая и выразительная пауза, во время которой дяденька "Неважно" самоликвидировался.

Я понял, что нужно вести себя тихо и помалкивать. В награду за сообразительность странная женщина рассказывала все. Подробно. Про каждый экспонат. Правда, в конце я не выдержал и дрожащим голосом спросил:

- Как вас зовут?

- Никак! - ответила тетенька гордо. - Незачем вам этого знать.

- Но у нас в газете принято ссылаться, - объяснил я, - чтобы не подумали, будто я сам все придумал.

Тетенька воззрелась на меня с нескрываемым скепсисом.

- Я вас уверяю, - хмыкнула она. - Никому и в голову не взбредет, что это ВЫ придумали.

С этими словами Никак растворилась в полумраке звонницы, обдав меня запахом хвои и морской росы.